Старик двинулся дальше. Мужчина оставил его в покое. Чему-то улыбнувшись, он начал водить прицелом по дальним зданиям. Водил долго и уже начал терять терпение, когда в одном из приоткрытых окон на короткий миг блеснуло отраженное пятнышко света. Дом, в котором мужчина заметил блик, располагался в трех километрах отсюда. Он стоял боком к площади, и из его окон открывалась панорама другой части города. Но, при желании, человек, сидевший там точно с таким же прицелом, мог контролировать и площадь Мицкевича, страхуя того, кто находился в башне.

Где-то обживали позиции и намечали координаты для стрельбы еще два снайпера. Мужчина не стал тратить время на их обнаружение. В этом не было особого смысла. Их распределили так, чтобы центральная часть города, памятники и площади держались под прицелом и снайперы могли дублировать друг друга. Не было никакого сомнения в том, что цель, окажись она в означенном районе, будет взята на прицел по меньшей мере двумя стрелками. А то и тремя. Что исключало малейшую возможность провала.

Уложив прицел в карман, мужчина закрыл окно, взял кусок доски и спустился вниз. Доску он спрятал в кучу мусора, после чего покинул чердак. Тщательно запер за собой дверь, спустился на лифте вниз, вышел из подъезда и тут же растворился среди прохожих.

12 июня, Париж, 12. 40

Роман, сидя за столиком летнего кафе, потягивал аперитив, благодушно разглядывая идущую в обоих направлениях толпу. Место было людное, недалеко от площади Согласия. По проезжей части Елисейских Полей в восемь-десять рядов катили потоки сверкающих автомобилей. По широким боковым тротуарам, окаймленным пышной зеленью, гуляли парижане и гости столицы.

Наверное, парижская толпа – самое демократичное зрелище в мире. В ней могли мелькать эксцентрично одетые чудаки, бренчащие на гитарах негры, седовласые старики с ленточкой ордена в петлице, развязная целующаяся молодежь, мамаши с колясками, туристы со всех концов света – и никто никому не оборачивался вслед, все наслаждались очарованием Великого города и радовались друг другу и тому, что видели.

Роман сидел в тени бело-синего тента кафе «Улитка». Кафе ему не нравилось, уж больно открыто, но не он его выбирал. Он лишь явился на указанное место встречи и теперь дожидался мадам Гаранскую. Чтобы ожидание не казалось скучным (Марта отдельно оговорила, что ожидать ее надо с полудня до часу дня), Роман заказал себе аперитив на смородине и лениво его прихлебывал, покуривая и позевывая.

До Ле-Бурже он долетел в крепком, освежающем сне (спасибо коньяку), что позволило ему въехать в Париж в довольно-таки сносном состоянии. Последствия бурной ночи все еще сказывались на потрясенном организме, но все же кризис миновал, как сказали бы врачи, и началась фаза восстановления.

От того ли, что был немного слаб, или от той встряски, что дает человеку, даже привычному и закаленному дорогой, перемена мест, но сейчас Роман испытывал какие-то разнеженные чувства и поглядывал на прохожих умиленно и чуть завистливо.

Тому еще слегка способствовал аперитив, но, в общем, на Романа, как на любого иностранца, действовала сама атмосфера Парижа и возможность отстраниться от надоевших, как пьяные друзья, домашних проблем. О, Париж! Ожившая мечта, рай для человеческих душ.

Роман слушал вполуха шум летящих авто и шелест ветра, трепавшего листву каштанов и свисающие края тента, смотрел вполглаза на идущих людей, курил, лениво меняя положение, – и неустанно просеивал, глядя сквозь солнцезащитные очки, всех, кто попадал в поле его зрения. В инструкции было сказано, что у мадам Гаранской в Париже возникли какие-то проблемы и их надо решить непосредственно на месте. Понятно, что если есть проблемы, то и есть люди, их создающие, сами собой проблемы из воздуха не возникают. Поэтому Роман, позволяя телу нежиться в удобном кресле, делал попытку тех самых людей обнаружить, чтобы в случае необходимости держать их под контролем и начинать игру хотя с одним тузом в руках.

Возможно, за ним уже велось наблюдение. Из припаркованного автомобиля, коих было множество в этом оживленном месте, из близлежащего дома, из кафе напротив – откуда угодно. Здесь он был бессилен, ибо в силу своего одиночества обладал весьма скромным потенциалом. Но все-таки то, что позволял делать его потенциал, он делал, несмотря на сопротивление нервной системы, настроенной скорее на глубокую дрему, нежели на активную работу.

Нет, наблюдателей он не заметил. Ничего такого, что привело бы в движение язычок его внутреннего колокольчика, подающего сигналы тревоги с похвальной точностью. Может быть, имела место разлаженность некоторых рычагов и шестеренок, вызванная сменой часовых поясов и климатических условий? Говорить об этом утвердительно было трудно, как трудно было и отрицать все пагубные воздействия минувшей ночи. Это был вопрос скорее философский, нежели медицинский, а философия – наука загадочная. Поди пойми, что там и как.

Но, как бы там ни было, за добрых полчаса пристальнейшего наблюдения Роман подозрительных субъектов ни вблизи, ни вдали не обнаружил.

Зато этот стук каблуков он услыхал издалека, еще не видя их обладательницу. Каблуки цокали по тротуару быстро и властно и разрезали мирный уличный шум, как пулеметная очередь.

«Девушка с характером», – подумал мимоходом Роман, даже не глядя в ту сторону, откуда раздавался цокот.

Человек, передвигающийся так громко, не мог быть для него опасен, и потому он не стал тратить силы на его идентификацию. Но нахальные каблуки стучали все ближе и надвигались прямо на него.

Роман повернул голову. Стройная, немного «в теле», тридцатилетняя женщина решительно подходила к «Улитке». Платье нежно-кофейного цвета тесно, но без вульгарности облегало всю ее фигуру, оставляя открытыми руки от плеча и ноги от колена. Руки были красивы, ноги – очень красивы. Лицо почти целиком закрывали большие радужные очки. На шее косынка чуть светлее тона платья, на левом запястье – браслет из крупных белых бусин овальной формы. Белая сумочка, белые туфли. В ушах бриллиантовые капли в оправе из белого золота. Просто, дорого, изящно.

Кроме того, женщина была шатенкой. Волосы стрижены не коротко, не длинно, именно так, как надо. Носик чуть вздернут, губы – пухлые, подбородок девичий, узкий. Легкий загар покрывал матовую кожу, выдавая человека умеренного в увлечениях и серьезно заботящегося о своем здоровье.

Роман уже узнал ее. Мадам Гаранская, собственной персоной. До часа дня оставалось четыре минуты.

Она, не снижая скорости, влетела под навес и начала оглядываться, изучая посетителей. Газета «Фигаро», которую Роман демонстративно выложил на край стола, привлекла наконец ее внимание.

Она подошла к его столику и несколько манерно опустилась на стул. Подняла очки, открыв сердитые зеленоватые глаза. Окинула Романа быстрым взглядом, достала из сумочки пачку «Мальборо» и кинула на стол. Ее, так сказать, ответ на наше «Фигаро».

Первая, визуальная, часть пароля сошлась. Теперь был черед вербальной.

– Pardon, madam… – старательно грассируя, начал Роман.

– Да бросьте вы, – на хорошем русском языке с пришепетывающим польским акцентом заговорила Марта. – Как будто я не вижу, что вы – тот самый человек. Придумали какие-то дурацкие пароли…

– Но таковы правила, мадам, – улыбнулся Роман.

– Дурацкие правила, – немедленно отозвалась его строптивая визави (она выговаривала «правива», что, впрочем, выходило у нее очень мило). – И вообще, не зовите меня «мадам», мы не на приеме?

– Как же к вам обращаться?

– Марта, как еще?

Госпожа Гаранская передернула плечами, глядя на Романа ужасно неприязненно.

– Хорошо, Марта. В таком случае, я – Роман.

– Поляк? – сощурилась с внезапным интересом Марта.

– Увы, не поляк. Русский, мад…

Роман осекся. Марта снисходительно усмехнулась.

– Извините. Роман Морозов.

Роман церемонно поклонился и только что не щелкнул каблуками под столом.